Будьте реалистами — требуйте невозможного.
Через час или около того интервью стало подходить к концу, и тут директора Time говорят: «Господин Путин, мы вам очень благодарны за интервью, но есть еще одна вещь. К чести быть названным „человеком года“ прилагается обязанность — мы должны просить вас сфотографироваться на обложку». Про меня к тому времени все уже давным-давно забыли. И тут Джон Хьюи говорит: «Господин президент, мы привезли с собой замечательного фотографа, его зовут Платон». Когда он меня похвалил, я из-за этого бесконечного ожидания, из-за безумного стресса чуть не прослезился. А Путин смотрит прямо на меня. В общем, совершенно неожиданно для меня и для всех остальных он согласился позировать, наверное, ему просто стало меня жалко. И вдруг я понял: все, он — мой. Всех выгнали из кабинета, остались только Путин, я и человек 20 из КГБ и Кремля, охрана. Я его спрашиваю: «Скажите, а каково это было — познакомиться с Полом Маккартни?» Дело в том, что я перед съемкой кое-что изучил. Пересмотрел кучу фотографий Путина, и на всех он производил впечатление очень уверенного в себе, могущественного человека. Взять хотя бы эту серию, где он на охоте, — идет такой, голый по пояс, что твой Рэмбо. Но с Маккартни все было совсем иначе — несмотря на то что они встречались в Кремле, Путин не казался каким-то безумно крутым, он был расслаблен, ему было хорошо, он улыбался. Потому что массовая культура побеждает политику. Я подумал: «А вот это уже интересно. На этом-то я его и поймаю». И действительно, когда я спросил Путина про Маккартни, он как-то сразу растаял. И несмотря на то что я стоял посреди его кабинета, он уже был на моей территории. Он говорит: «Хорошо». А я говорю: «Я вот, например, большой поклонник Beatles, а вы?» Он говорит: «Я тоже». — «А какая у вас любимая песня?» — «Yesterday». И в этот момент — сказалась, наверное, моя наивность и крайнее перевозбуждение — я приобнял его за плечо и сказал: «Вы классный мужик». Все эти кагэбэшники просто оцепенели от ужаса. Меня предупреждали, что трогать Путина ни в коем случае нельзя, максимум — пожать руку. Но все было нормально. Мы еще немного поболтали — о Beatles, о моей маме, о каких-то таких человеческих вещах. Я его раскусил. Я залез ему в душу. Я понял, что все получится. И действительно, на все про все у меня было минут 8-10, но все в итоге получилось отлично. И хотя я ждал неделю в Москве, хотя меня с ног до головы обшмонали, хотя я день промариновался в приемной, так и не зная до самого последнего момента, удастся ли мне сделать то, что я хочу, игра, безусловно, стоила свеч.