История о том, как подающий надежды молодой человек получает наследство и губит свою жизнь, постепенно спуская деньги на развлечения, стала классикой литературы со времен античной Греции. История о том, как государство получает некий ресурс, который делает его на время богатым, и как это богатство разлагает экономику, обрекая государство на гибель, тоже хорошо известна. На территории современной России первое столкновение с «ресурсным проклятьем» произошло в IX веке нашей эры. Читайте начало исторического цикла о том, как использование ресурсов влияет на судьбу государства
читать дальшеКак в XIII веке до нашей эры Египет превратил многолетнюю засуху в источник своего господства в регионе? Почему начало гибели древнеримского государства было положено в 107 году до нашей эры? Как крещение Киевской Руси стало одной из причин ее падения? За счет чего Испания сумела из крупнейшей европейской державы превратиться в периферийную страну? Почему Голландия не смогла остаться независимой? Как случилось, что Аргентина из пятой экономики мира превратилась в заштатную страну с тоталитарными режимами и регулярными дефолтами? Ответы на все эти вопросы, как ни странно, похожи. То, как государство использует имеющиеся ресурсы, определяет его перспективы. Научиться распознавать перспективы в дне сегодняшнем можно, только зная историю и сопоставляя текущие события с аналогами дней минувших. При этом надо оговориться: нет ничего более спорного, чем история, особенно древняя. Поэтому вместо «ученые доказали» воспринимать историческую информацию лучше под лозунгом «сказка ложь, да в ней намек» — даже (и именно) в такой интерпретации история учит лучше всего.
К VIII веку племена славян, проживавшие на территории, унаследованной от антов и скифов, были классическими земледельцами с натуральным хозяйством, как и большинство народностей Европы. Но в VIII–X веках в жизни предков современных русских происходит драматический экономический переворот. На четыре века появляется государство, напоминающее своей экономической моделью современную Россию. Жизненный цикл его заканчивается трагедией: северная часть теряет самостоятельность, южная — перестает существовать.
«Проклятием», сперва возвысившим, а затем убившим новое государство, оказалось географическое положение. Чуди, вятичам, кривичам и их соседям «повезло» поселиться вокруг оживленного торгового пути, протекающего (в буквальном смысле) от Балтийского до Каспийского (на восток) и Черного (на юг) моря. В IX веке междоусобицы и стремление мелких племен получить больший контроль над торговым путем приводят к (если верить летописям) приглашению «вежливых вооруженных людей» с Балтии — для восстановления мира и порядка. «Вооруженные люди», звавшиеся «русь», устанавливают порядок на севере территории и переходят к вертикальной интеграции торговли вдоль этого пути, то есть к захвату и подчинению племен, живущих в окрестностях.
Полулегендарный Рюрик утверждает свою единоличную власть в Новгороде в 863 году. А к 882 году сплоченная группа варягов из северной столицы получает уже полный контроль над торговым потоком в результате захвата Киева. Главной целью теперь становится контроль над местным производством. В те времена славяне Приднепровья торговали в основном мехами (забегая вперед, после XIII века меха опять станут на некоторое время основным предметом внешней торговли на Руси) и понемногу — продуктами питания и земледелия (типа пеньки). Захватчики же не могут принести с собой ни новых технологий, ни предпринимательских правил: у них самих традиции грабителей и стихийных торговцев. Единственный их вклад в «бизнес» — это дракар, прототип русской ладьи, боевой корабль, ставший торговым (такая «конверсия вооружений»).
«Естественные ограничения пропускной способности» торгового пути (сезон навигации) и высокая себестоимость транзита (возят товар на ладьях, они требуют парусов, обслуживания, ремонта, леса на постройку, против течения их гнать вообще невозможно) в сочетании с примитивным и низкомаржинальным (если не считать торговли мехом) собственным производством заставляют искать новые возможности. Приход варягов и появление сильной «вертикали власти» с центрами, которые получили возможность силой воздействовать «на регионы» — периферийные славянские племена, создает возможность для экспорта нового товара — рабов. Легко воспроизводимый (в то время) ресурс, добываемый на бескрайних просторах Руси, был в огромном дефиците на южных рынках — Прикаспии и в Византии. Рабов можно добывать в набегах (это «варяги» делали все время); можно забирать, присоединяя новые общины (и это делали все время); можно брать в виде дани со своих же граждан «неваряжского» происхождения; наконец, можно перекупать у викингов, жителей Карпат и других государств, у которых нет таких удобных путей доставки.
Рабы — уникальный товар, двойного назначения. Русь является активным транзитным центром: с севера идут меха, шкуры, пенька, полотно. Киев добавляет к товарам зерно. По Днепру приходит лес, сплавом или уже переработанный… в ладьи — славянские племена строят много кораблей, больше, чем нужно для торговли. Купцы повезут на них товар в Византию, в Колхиду. Кораблям нужны гребцы и грузчики — очень много гребцов и грузчиков. На время рабы, предназначенные на продажу, становятся ими. Корабли уходят в Черное море, доходят до Византии. Товары продаются, но корабли обратно не пойдут: против течения по Днепру плыть неудобно, да и греки корабли скупают «на доску» по цене, во много раз превышающей стоимость кораблей в Киеве. Купцы «с импортом» вернутся по суше. А рабы будут проданы на месте. В следующий сезон нужно будет не меньше новых рабов посадить на новые корабли, чтобы доставить товар.
Продавцы не склонны возиться (горизонт экономического мышления короток) и поставляют «сырье»: кроме молодых мужчин-гребцов, продаются в основном подростки и девушки. «Специалисты» в Средней Азии и Византии учат детей-рабов и продают по ценам, не сопоставимым с «закупочными», как воинов-наемников, мастеров, в гаремы. Самый быстрый «процесс переработки» — производство евнухов (этим занимаются даже в Крыму и на Балканах, цена при этом повышается в четыре раза). Киевская Русь в то же время закупает рабов-специалистов, даже евнухов сама не производит.
Сложно переоценить значение нового рынка для Европы, Византии и Персии. Словарь рабовладельческого мира становится «славянским». С тех времен (с X века, одновременно с походами Оттона) пошли английский slave и немецкий sklaven — от общего названия племен «славяне». Какие рабы в основном поставлялись на рынок, косвенно говорит тот факт, что слова child, «чадо» и «челядь» (в Киевской Руси — рабы, а так же налог, взимаемый «живым товаром») — однокоренные (скорее всего, child происходит от готтского kiltham, общего арийского корня kil для слова «ребенок», соответственно, чадо происходит от него же, а челядь — производное). «Раб» и «ребенок» — слова родственные. «Отрок» («от рокъ», от «ректи» (говорить), не имеющий голоса) — это тот же «ятрак», раб-воин, воспитанный в войске с детства (отрок, проданный в рабство).
В IX–X веках Киевская Русь расцветает. Сохранились источники, описывающие масштабы экспорта: в Киеве девушка-рабыня стоит 5 гривен-кун; в Константинополе — 300 гривен-кун; в Багдаде — 750 (в пересчете с дирхемов). Подтвержден вывоз как минимум десятков тысяч рабов в год, а возможно, цифры были и больше. Хотя торговля мехами еще имеет большое значение, в тех ценах рынок рабов — это эквивалент продаж многих миллионов шкурок куницы (для сравнения: в СССР в конце XX века в год добывалось и производилось всего около 90 тысяч шкурок куницы, а объем всех поставок по Волго-Днепровскому пути в X веке оценивается некоторыми историками максимум в 500 тысяч шкурок в год). Соответственно, большая часть потребляемых Русью товаров — импорт. В раскопках того времени можно найти товары иностранного производства практически всех типов. Образуется «избыточная ликвидность». В IX веке появляется «потребительское кредитование»: ростовщики начинают ссужать деньги уже не только боярам и купцам (те, в связи с эффективностью экспорта, в деньгах нуждаются все меньше), но и смердам. Потребкредиты активно рекламируются, а между тем за просрочку должник нередко попадает в рабство. Процентные ставки растут, князья периодически вынуждены их ограничивать (летописи неоднократно упоминают о проблемах рынка), а производство падает: есть отрывочные сведения о том, что к концу X века Киевская Русь ввозит некоторые продукты питания.
Вдоль всего Днепра стоят деревни, в которых «смерды» заняты обеспечением торговли: рубят лес, строят корабли, шьют паруса, пакуют провиант. Десятки тысяч земледельцев в период пашни становятся матросами: надо поставлять товар и корабли вниз по Днепру (и Волге) — до точек, где их места займут рабы. Захват рабов требует военных операций, и множество земледельцев пополняет боевые отряды. Аграрный бизнес и развитие ремесел соответственно тормозятся: слишком многие заняты торговлей, да и кто станет вкладывать в сельское хозяйство, металлообработку или «товары народного потребления», когда можно вложить в экспорт? К тому же от вывоза рабов коренное население сокращается. Святослав не идет на половцев, не собрав и 8 тысяч войска, «бо обезлюдело». Обезлюдело не только в силу «челядного налога» и бесконечных походов. Коренное население перебирается на северо-восток — на Оку и Волгу. Там, конечно, не черноземная зона, зато подальше от перспективы стать рабом самому или потерять детей. В X–XI веках князья даже вводят специальный налог/сбор — на выкуп взятых в рабство. Некоторые историки считают, что он использовался для выкупа пленных у кочевников. Некоторые — что это был выкуп за членов своей семьи, чтобы их не могли забрать в рабство и продать.
Князья борются за перекрытие других путей поставки рабов (и других товаров) из северной Европы в Византию — как сегодня идет борьба за маршруты газопроводов. Князь Святослав в 968 году, воспользовавшись смутой у братского болгарского народа (говорят, еще и получив за это оплату от Византии), занимает почти без сопротивления кусок болгарской территории вдоль Дуная (ничего не напоминает?) и рассуждает о переезде в город Переяславец на Дунае, где удобнее контролировать «рабы, приходящие от Русь». Операция длится три года и заканчивается в соответствии с византийскими планами: Русь отступает, Болгария присоединяется к Византии, дунайский коридор для провоза товаров — под контролем Константинополя. В том числе рабов «из Венеды» можно вести в обход Руси. Это самое начало заката работорговли — и самой Киевской Руси.
XI век приносит изменения на мировые рынки. В середине X века отношения между Хазарским каганатом и Русью накаляются до того, что торговый путь через Волгу и в Персию для Руси закрывается. В течение 50 лет на этой территории будет идти сплошная война, крупнейшие города, служившие базами для торговли, превратятся в развалины. Половцы займут освободившиеся территории, но торговать они будут только теми рабами, которых захватили сами. Борьба с конкурентом становится главным делом князей, под патриотической риторикой лежит экономический интерес: кто доминирует на рынке торговли с Персией. Половцы медленно выигрывают (у половцев преимущество в оружии, Русь продолжает воевать оружием викингов моделей VIII века; у половцев преимущество в живой силе; у половцев преимущество в «боевом духе», для них война — это часть жизни, а противостоит им получающая несоразмерные жалования дружина, сильно занятая торговлей) — Русь теряет восточный торговый путь навсегда. Уже это сильно бьет по экономике Руси. Князья пытаются ввести сбор дани не рабами и товарами, а серебром (пусть народ сам выкручивается). Несмотря на сохраняющийся западный путь, торговые центры испытывают кризис — в Киеве в 1092 году наступает голод. Нехватка населения особенно остра в свете защиты границ: тюрки имеют преимущество в «живой силе» и прорываются к Днепру, мешая торговле.
На рубеже X и XI веков происходит событие, сильнейшим образом ударившее по торговле рабами через Византию. Начинается крещение Руси. Постепенно (условно — к концу XI века) большая часть населения Руси и близлежащих вассальных территорий была крещена. Но «стремление в Европу» оказалось накладным: византийцы стали «официально» отказываться покупать рабов-христиан! Дело, конечно, не в высоких моральных принципах. В 1096 году начинается первый крестовый поход. «Принуждение к миру» мусульман в Палестине наносит существенный удар по экономике региона и по Византии, как центру торговли. Спрос на рабов (и вообще на товары из Руси) падает, тем более что Крестовые походы временно принесут на этот рынок живой товар с юга. Этот «тренд» больше не развернется, через 108 лет Византия будет разграблена крестоносцами, «рынок» закроется, и закончится история торгового пути через Русь.
В 1113 году в Киеве наступает кризис: лопается пузырь потребительского кредитования. Владимир Мономах приходит к власти и вводит государственное регулирование процента, но спасти экономику это не может. В этот момент, по данным восточных историков, суммарный объем налогов, собираемых на Руси, примерно в 100 раз ниже, чем в Ираке, при одинаковом населении и схожем уровне цен. Это не «режим льготного налогообложения». Просто производительность труда намного ниже. Об этом говорит и документированное в летописях падение в несколько раз за XI век «средней заработной платы» на Руси: а из чего платить, если экспорт упал, а производительность труда низкая?
В первой половине XII века экспорт (в том числе рабов) перестал связывать территории Руси в единое целое. В 1132 году, со смертью Мстислава Великого, Русь, в которой центральная власть существовала за счет экспорта «природного ресурса», центральную власть теряет — регионы «проявляют невиданное стремление к суверенитету». Князья даже ограничивают миграцию населения. Обращение в рабство и захваты рабов продолжаются, но в рамках «перепроизводства» их пытаются применять на внутреннем рынке — создают рабочие и земледельческие поселки из рабов. Производительность труда таких рабов крайне низка, а учить и растить невольников в голову не приходит — русские князья даже рабов-воинов себе в дружины покупают у половцев.
Еще сто лет «регионы» проживут в нищете и междоусобицах. А на юго-востоке разовьется новая сила — быстро растущая нация, объединенная железными законами и стратегическим планом мирового господства. Невысокие узкоглазые люди будут лучше вооружены, организованы, их кочевая экономика будет более эффективна, чем «экспортная» экономика местных жителей. Они захватят, но главное — заселят большую часть Руси, принесут свои порядки, свой тип торговли, свой фенотип, свою налоговую систему. В русском языке — языке новой, великой страны, от них останется несравнимо больше слов, чем от «варягов», создавших бесславно почившее государство, основанное на «экспорте природного ресурса». И хотя в странах Средней Азии их приход означал разорение и упадок, Русь после нашествия монголо-татар начнет экономически развиваться — это ли не показатель уровня, на котором она находилась к моменту захвата? В конечном итоге монголо-татары сгинут, а новая страна на месте Руси останется и будет расти и крепнуть. Но, хотя работорговля и в XIV и в XV веках еще будет существовать, она уже никогда не будет играть в России экономической роли.
Часть 2. Ресурсное проклятие Древнего Рима
На примере Киевской Руси видно, что «ресурсом», обрекающим страну на короткое процветание и последующую гибель, могут стать даже рабы. Но рабы все же ресурс материальный. Оказывается, роль такого ресурса может играть и нечто неосязаемое. Например, глобальная финансовая система
читать дальше
За 2000 лет до бюджетного кризиса
Через 50 лет процветания последствия нарастающих бюджетных расходов, эмиссии необеспеченных денег, огромных социальных трат и тотального дефицита торгового баланса стало невозможно игнорировать.
Цены на недвижимость постоянно росли; вести бизнес в метрополии становилось все менее прибыльно, в то время как избыточная денежная масса, генерировавшаяся как необеспеченной эмиссией, бывшей любимым способом пополнять бюджет, так и бурным ростом кредитования, выплескивалась в менее развитые регионы, где рост экономики был существенно более быстрым.
В результате отток капитала из центра стал столь существенным, что уже для поддержания внутреннего потребления потребовались масштабные кредитные ресурсы, которые и были предоставлены потребителям банками под проценты, существенно превышавшие рост экономики. Стагнация требовала действий, и глава государства потребовал от сената принять законы, существенно ограничивавшие возможности ухода от местного налогообложения за счет инвестиций за рубежом, и лимитировавшие ставки потребительского и ипотечного кредитования. Сенат, члены которого сами активно инвестировали за пределами метрополии и кредитовали под высокий процент, долго противился, но все же согласился и принял законы с отсрочкой полного ввода в действие на полтора года.
Последствия не заставили себя ждать: отток капитала резко усилился — инвесторы стремились быстро спрятать средства и уйти с рынка с низкими ставками кредитования и роста. Банки стали сворачивать операции в метрополии, пытаясь досрочно закрыть кредиты и не выдавать новых. Выяснилось, что ипотека является пирамидой: заемщики оказались массово не способны вернуть кредиты. На рынок единовременно попало огромное количество недвижимости должников, и цены на недвижимость резко пошли вниз.
Банки были на грани банкротства — это угрожало глобальным крахом, так как эти же банки в первую очередь финансировали импорт и бизнес за рубежом. Государство отреагировало на ситуацию достаточно быстро: фактически неограниченная эмиссия была направлена в виде беспроцентных кредитов банкам на возмещение проблем ликвидности. Пожар кризиса был потушен за счет существенного роста общего долга. Падение потребления удалось сдержать — на время.
Это не США 2008–2013 годов, хотя очень похоже. Это не современная Россия, хотя сходство также есть. Это Древний Рим, 30-е годы I века н. э., правление императора Тиберия, в описании Тацита. Как видно, методы управления экономикой за 2 тысячи лет не изменились — только время сегодня идет значительно быстрее.
Древние секреты «Новой экономики»
Изначальным фокусом экономики Рима была шерсть и другие продукты овцеводства — настолько, что латинское слово PECUNIA означало и деньги, и овцы (по некоторым данным — скот). Но выделиться в ряду других народов и даже просто защититься от агрессии с экономикой, построенной только на продаже шерсти, было бы невозможно.
Источником могущества Рима во времена ранней республики на короткий период стали войны, сопровождавшиеся большой добычей, в том числе рабами. Но завоевания хороши только вначале — стратегически они ложатся на экономику тяжелым грузом, требуя администрирования, защиты, контроля, унификации с метрополией, инвестирования в развитие новых территорий. Не рабы (почему — смотреть ниже) и не тонны золота, драгоценностей и других товаров, вывозимые поначалу из захваченных провинций, сделали Рим Римом, а «услуги», которые Рим экспортировал во все провинции-колонии: прежде всего финансовые технологии и инфраструктура снижения рисков международной торговли.
В конце III века до н. э. Рим всерьез вышел за пределы Апеннинского полуострова и начал формировать Pax Romana — экономическую систему «метрополия — колонии», которая будет работать более 600 лет, правда, первые 250 — хорошо, а потом все хуже. II век стал в римской истории веком масштабных завоеваний, огромных трофеев, позволявших рывками двигать экономику вперед, — и веком масштабирования экспорта своей финансовой системы на новые колонии. Уже к I веку до н. э. экономика Рима в большой степени стала зависеть от международных финансовых и торговых операций. Именно тогда доходы от этого «экспорта ноу-хау и безопасности» становятся ресурсом в экономическом смысле слова: имея почти нулевую себестоимость и вовлекая в процесс незначительное меньшинство населения, они становятся существенной (а со временем — основной) частью доходов метрополии.
Все начиналось очень оптимистично: Рим можно считать первым государством мира, практически на современном уровне развившим финансовую систему. Банки и ипотека были еще в Греции, но только в Риме банковский (и еще больше — брокерский) сектор был хорошо структурирован и оперировал не с кассой, а с активами и пассивами. Римляне использовали в повседневном бизнесе не только сложные проценты, но и идею дисконтирования и приведенной стоимости. Nomina (торгуемое обязательство) и permutatio (перевод денег «на бумаге», без передачи наличных) придуманы в Риме и создали базу для всей финансовой системы Римской империи.
Ритейл и производство в большой степени, а торговля — в очень большой степени опирались на кредит. Договора включали сложные понятия форс-мажора, а банкиры умели считать риски и оценивать с их учетом активы (в частности, законы ранней империи предусматривали право кредитора индивидуально оценивать риск перевозки товара заемщика). Повсеместно, в особенности в торговле, использовалось страхование. Римская финансовая система переживала кризисы, подобные современным (Цицерон даже описывает «азиатский кризис», похожий на кризис 1998 года, когда из-за потерь в Азии банкротились банки в Риме). Наконец, только в Риме банки научились служить проводниками государственной необеспеченной эмиссии.
По мере завоевания финансовая система экспортировалась в провинции (колонии), резко повышая в них бизнес-активность и принося банкам метрополии огромные прибыли. Параллельно шла централизация и унификация систем управления, внедрялись удобные законы. Международная торговля между провинциями и зачастую — со свободными государствами держалась на римском праве, которое не только было отлично приспособлено для снижения рисков, но и поддерживалось эффективными нотариальным и судейским институтами Рима. Часто контракты, даже между дальними провинциями, даже без участия римлян, совершались по законам римского права, со ссылкой на Рим как место разрешения споров. Не удивительно (еще и учитывая положение Италии «посередине» Средиземного моря), что города Италии, в частности Остия, становятся торговыми хабами: товары, например из Испании в Малую Азию, идут через итальянский рынок, продаваясь и покупаясь оптом в портах метрополии.
Существенную роль в создании такого рынка играет и римская армия. Еще со II века до н. э. армия — это совокупность гарнизонов, расположенных большей частью в колониях и находящихся на государственном содержании. Налоги из колоний частично идут на финансирование гарнизонов, а солдаты в свободное от военных операций время заняты строительством дорог: дорожная сеть бесплатна для провинций и строится со стратегической целью обеспечить быстрый доступ к границам от столицы — Рима. Как следствие, дороги расходятся веером от метрополии по колониям, а вдоль них формируются торговые потоки. Если морские перевозки идут через Италию в силу географического положения, то сухопутные — в силу специфики дорожной сети.
Отдельно стоит выделить технологии. На поверхности это изобретение бетона и римской арки — составляющих для перехода к многоэтажному строительству и созданию инженерных сооружений. Но на практике римские инженеры создавали множество объектов и машин, существенно изменивших и производительность труда, и качество жизни. Их талант активно применялся в провинциях, от Арля в Галлии до Египта и Малой Азии. Римские водопроводы поставляли воду в города, на поля, приводили в действие водяные мельницы и другие механизмы, обеспечивали смыв канализационных стоков, питали фонтаны и т. д. Мы не имеем свидетельств стоимости древнего R&D, но можем предположить, что «экспорт технологий» приносил в Рим существенные средства.
Не удивительно, что римская валюта стала «мировой». Уже во времена республики римские деньги (медные ассы, серебряные динарии и сестерции) стали деньгами в полном смысле слова, то есть оторвались от своей себестоимости и стали приниматься как средство платежа. Во времена ранней империи римские деньги использовались вплоть до Индии и Китая, и до III века н. э. их принимали во всех операциях в колониях по определению. Очень быстро римским бюрократам стало понятно, что на снижении веса денег и ухудшении сплава казна может зарабатывать. Медные деньги уменьшались в размере последовательно со времен республики. Серебряный динарий при Нероне стоил на рынке минимум на 30% выше себестоимости, и с каждым годом эта диспропорция росла. Не обходилось (спасибо nominae и permutatio) без выпуска необеспеченных обязательств, особенно центральной властью, сенатом, императорами и крупными политическими деятелями.
Разветвленное государство (император, сенат, правительство, местные правительства), не занимавшее на рынке, а формально жившее на налоговые доходы, выпускало тем не менее столько монеты, сколько требовалось для покрытия дефицита бюджета за счет разницы в цене монеты и металла. Это способствовало монетизации экономики и активизации торговли, но провоцировало постоянное падение эффективности государственных расходов на фоне регулярных преобразований государственных финансов (слияния и разделения различных фондов, изменения системы их наполнения, в основном за счет перераспределения территорий между платящими налоги в фонды императора и в фонды сената). Коррупция и нецелевое использование средств вынуждали власти уменьшать вес и качество монеты все дальше.
Внутри метрополии шли предсказуемые процессы.
Первым ударом по экономике стало социальное обеспечение. Борцы за права бедных — братья Гракхи отдали свои жизни за то, чтобы лишить плебеев стимула работать. Благодаря, в частности, их усилиям в Риме раз и навсегда было введено социальное обеспечение неимущих — сперва путем субсидирования цены, а потом и путем раздачи зерна бесплатно. Зерно раздавали всем, кто считал себя нуждающимся (доходило до 15–25% населения), в разное время — разный объем, но редко когда меньше 4–5 кг в день на человека (что было чуть меньше средней зарплаты). Римская демократия настолько зависела от плебеев, что кандидаты в трибуны, консулы или диктаторы, стремясь получить поддержку, только увеличивали раздачи и добавляли денежные подношения. Социальное напряжение, связанное с возможностью покушения на право не работать и получать свою долю «анноны», было настолько велико, что даже отразилось на легенде о Гае Марции Кориолане (одном из главных антигероев римской древности, «поселенном» легендами в V век до н. э.). Если более ранние (периода завоеваний) «сказания» делали его виновным в присвоении военной добычи (за что он был изгнан, возглавил армию врага и только матерью был убежден не нападать на Рим), то уже в I веке до н. э. новый «канонический» текст обвиняет его в том, что он выступал против раздачи зерна плебеям. (Последней, как часто бывает в истории, во времена Гая Марция еще не существовало, насколько мы вообще что-то знаем о тех временах — нам до сих пор не понятно, существовала ли вообще первая римская империя и ее императоры, или Рим изначально был республикой, а остальное — легенды.)
Для подобных раздач требовалось много пшеницы (до 30% всех закупок в некоторые годы), и государство стало брать налог с сельских хозяйств «натурой». Когда консул Гай Марий провел свои военные реформы, введя постоянную контрактную армию размером не менее 250 000 человек (чем разом включил еще 15% населения в число государственных служащих, также разом «закрыв» выгодную для развития сельского хозяйства Италии практику награждать ветеранов землей внутри Апеннинского полуострова), натуральный налог оказался как нельзя кстати для снабжения армии. Учитывая требуемые объемы, налог был экспоненциально прогрессивным, так что почти весь «избыточный» урожай в метрополии (свыше примерно 1 тонны с гектара) стал уходить в казну.
Результатом явилась остановка в развитии зернового сельского хозяйства, лишенного стимула к увеличению урожайности. Производство пшеницы стало стагнировать, и Рим, вместо изменения политики, стал импортировать ее из колоний. По злой иронии, именно к концу I века до н. э. Рим, до того использовавший при сборе с провинций налогов систему откупщиков и собиравший пропорциональный налог с дохода, под давлением провинций переходит к прямому сбору налогов, исчисляемых от объема имущества и подушно. Это создает сильнейшую мотивацию к росту производительности в провинциях, ведь маржинальный налог равен нулю! К середине I века до н. э. Рим выращивает менее 10% потребляемого зерна. Трудное и на 100 лет дестабилизировавшее политическую ситуацию завоевание Сирии было по сути вынужденным поиском источника дешевой пшеницы. Когда чуть позже Антоний пытается противостоять Октавиану, он не случайно берет под контроль Египет: без поставок египетской пшеницы Рим обречен на голод и бунт плебеев. Октавиан, который по замыслу Антония, не будет рисковать и пойдет на переговоры, тем не менее рискует и выигрывает, но и его стремительный ход ва-банк тоже понятен: у него нет времени. И конечно, Октавиан не может остановиться и допустить в будущем повторения угрозы «пшеничных санкций» — он полностью захватывает Египет и превращает его в провинцию, оставляя Египет «социалистическим» — вся земля в собственности императора, развитие частных банков ограничено, цены регулируются.
Создав общество высоких социальных гарантий, Рим уничтожил не только стимул к росту местного сельского хозяйства (вслед за переходом на импорт пшеницы страдает скотоводство из-за дороговизны кормов). Уничтожен был стимул работать у широких масс населения. Перспективы пойти в армию или жить на раздачу зерна были существенно более привлекательны. До I века н. э. армия в целом оставалась прибыльным для Рима институтом: завоевания приносили новые территории и материальные трофеи в казну, ветераны тратили заработанное в метрополии. Но когда завоевания закончились, армия, созданная Марием, превратилась в основную статью расходов экономически, а политически — в неодолимую силу, способную заменить императора, который бы покусился на ее размер, права и экономические привилегии. Ветераны, которые стали селиться в обширных провинциях (дешевле жить, земли больше, налоги меньше), только укрепляли дисбаланс между метрополией и колониями.
Третьей «створкой капкана», погубившего Рим, были высшие классы. Рим притягивал богатых спекулянтов, чиновников, родовую аристократию близостью к власти, стилем жизни и концентрацией финансового и торгового бизнеса — их образ жизни требовал роскоши. Изменения достигли даже сената: ко II веку н. э. большинство сенаторов — родом из провинций. К тому же росла армия чиновников центрального аппарата. Постоянно увеличивался импорт: торговля с Индией и Китаем с одной стороны и провинциями — с другой в больших масштабах включала импорт массы «необязательных товаров» — от мрамора из Греции до специй и косметики из Индии. Богачи, платившие самостоятельно, и государство, платившее в виде натуральных и денежных раздач городскому люмпену, создавали спрос на все. Из-за дороговизны транспортировки (местных товаров все меньше) и высокого платежеспособного спроса Рим становится сверхдорогим для жизни: цена пшеницы в Египте была в 9 раз ниже, чем в Риме, в Палестине — в 2,5 раза, в Турции (Малой Азии) — в 3 раза, в Испании — в 2 раза.
А капитал все больше уходит в колонии — за более высокой нормой прибыли и просто в места активного роста от стагнирующего «социалистического рая». Вслед за капиталом из Рима постепенно уходил «средний класс», хотя до III века инфляция и в метрополии была невысока, цены на недвижимость в Риме становились слишком велики, и работы не было. С параллельным оттоком плебеев в армию демографическая ситуация метрополии уже в I веке н. э. была тревожной: стало заметно падение численности населения.
В итоге местное производство в метрополии сокращается, доля импорта растет, структура экономики необратимо смещается в сторону дистрибутивной модели, растет экономическое неравенство на фоне увеличения доли государственных служащих и спекулянтов с одной стороны и финансируемых безработных — с другой.
К I веку н. э. Рим превратился в центр торговли и потребления, без материального производства. Он пока еще производил административное управление, деньги, культуру и искусство, а колонии производили все остальное. Но уже при Веспасиане в Риме чувствовался дефицит даже образовательных учреждений: преподаватели уезжали в Грецию и Египет — за более дешевой жизнью и, возможно, лучшей компанией. Дошло до того, что Веспасиан вынужден был выписывать преподавателей из Афин, Родоса и Александрии за дополнительную государственную зарплату (которая компенсировала издержки на проживание и давала премию), чтобы они переехали в Рим, только чтобы остановить отток студентов (и соответственно, больших денег: в Риме учились богатые молодые люди, их траты и налоги были важны для казны).
Снижение населения Рима и падение количества рабов привели к сокращению трудовых ресурсов, шедшему параллельно с ростом продолжительности жизни (не только из-за сокращения числа войн, улучшения качества жизни и питания, но и банально из-за развития медицины). В сочетании с оттоком капитала и невозможностью привлечь иммигрантов как из-за невыгодных экономических условий (все дорого и налоги высоки), так и из-за рестриктивных законов о гражданстве (в 212 году Каракалла дает римское гражданство всем свободным жителям империи, но мера эта запоздала лет на двести), это привело к банальной нехватке рабочих рук не только для поддержания хоть какого-то производства (кроме относительно небольшого объема овцеводства и скотоводства, которое сохранялось в метрополии), но и для поддержания социальной инфраструктуры Рима. Рим продолжал «производить смыслы», но ситуация стала существенно снижать качество обыденной жизни и увеличивала ее стоимость. В конечном итоге (и дело не в готах и не в чуме), если в I веке население Рима составляло 1,5 млн человек, а римских граждан было более 5 млн (тогда гражданами были только свободные жители метрополии — Апеннинского полуострова), то к V веку в Риме осталось до 400 тысяч жителей, а на полуострове, по некоторым данным, до 2 млн человек.
А население северных колоний росло за счет миграции из варварских территорий, высокой рождаемости и под конец — движения на юго-запад народов, уходивших под натиском гуннов. Империя становилась все более пустынной в середине и населенной по краям. Регионы и региональные правительства процветали, их бюджеты сводились с таким профицитом, что серьезной проблемой становилось размещение резервов. В это же время метрополия продолжала жить на налоги с провинций и эмиссию, а ее жители — в кредит, потребляя все импортное.
Изменения привели к появлению проблем уже в I веке. О них пишут Тацит, Катон, Сенека, Цицерон. Рим стал полностью зависим от использования провинциями его нематериальных услуг, в которых провинции-колонии все менее нуждались. К III веку укрепление колоний и их прямых связей между собой уже существенно снижает роль Рима как торгового хаба и финансового центра. «Неожиданно» обнаруживается, что римские деньги стоят сильно дороже себестоимости — от них стали отказываться сперва изредка и местами, а потом — в большем и большем объеме. Снижение оборота римских монет и nominae существенно ослабило и без того уже слабую экономику Рима.
Инфляция, не превышавшая 3% годовых столетиями, резко идет вверх в конце II века (и антонинова чума имеет к этому лишь косвенное отношение). По некоторым данным, цены в метрополии вырастают в 5 раз за какие-то 10–15 лет. Динарий девальвируется в разы по всей империи, колонии переходят на другие валюты в прямых расчетах.
Императоры пытаются ответить на вызовы — в знакомой нам убийственной манере — дальше от рыночной экономики, в пользу экономики перераспределения. Диоклетиан проводит реформу, удваивая бюрократический аппарат для улучшения контроля, устанавливая ограничения на цены, повышая натуральные налоги. Кроме дополнительного роста числа чиновников в центре, приводившего к усугублению дефицита счета торговых операций метрополии, значимым последствием реформ Диоклетиана было массовое банкротство банков, которые, в силу резко возросшего различия между номинальными и реальными ставками, не смогли ни кредитовать по реальным ставкам (из-за ценовых ограничений и роста налогов маржи основных бизнесов упали), ни адаптировать свои издержки. В то же время пограничные области империи стали впервые сокращать сельское хозяйство (новые натуральные налоги, вместе со стоимостью транспортировки, стали слишком велики для сохранения экспортного бизнеса), и жители стали перебираться в города, образуя «мини-метрополии». Это немедленно привело к росту цен на продовольствие в Риме. В конечном итоге экономика всей империи стала сокращаться на фоне роста инфляции.
Дальнейшее управление империей можно назвать «хаотическим». То, что было последним «экспортным товаром» — стабильные и единые законы и гарантии бизнесу, сменяется чехардой разворотов на 180 градусов: каждый новый император (зачастую назначаемый армией, которая по сути своей является экономическим паразитом, но представляет из себя крупнейшую политическую силу) отменяет законы предыдущего. В 330 году метрополия фактически признается безнадежной — столица переносится в Константинополь. Но целостность империи и это спасти не может: pax Romana уже стал слишком многополярным, чтобы империя могла сохраняться. Призрак империи просуществует еще 130 лет, и учебники отметят дату смерти — 476 год. Но судьба империи была решена на 600 лет раньше — с появлением раздач зерна и реформами Мария.
Легенды и мифы современной истории
Рим начала первого тысячелетия был (с непременными оговорками) в экономическом и политическом смысле для мира примерно тем же, чем США сегодня (и в некотором смысле — тем же, что Москва для сегодняшней России). Классическая (школьная) история оставляет у учеников ощущение, что великая и прогрессивная (для своего времени) Римская империя пала в конце IV века под ударами орд варваров, в результате чего в Европе наступили «темные века». Это ощущение как нельзя лучше сочетается с современной парадигмой Pax Americana — о необходимости защиты американских ценностей от варваров (в том числе — с помощью оружия, в том числе — по всему миру).
«Марксистско/антиамериканская» школьная история учит, что рабовладельческая империя зла так развратила себя богатством и роскошью и так жестоко эксплуатировала все большее количество рабов, что, изнеженная и морально сгнившая, не смогла сопротивляться свободолюбивым и прогрессивным германцам, которые, сами того не зная, несли на своих щитах здоровье социальное и политическое. Эта позиция отлично объясняет, почему нынешние империи, погрязшие в роскоши и разврате, должны рухнуть и дать дорогу «истинным ценностям» и «здоровому» обществу, которые сохраняются на периферии развитого мира.
Однако ни в «классической», ни в «марксистской» версиях нет банальной экономической правды. Римская империя не была жестокой (по меркам того времени), практически не была рабовладельческой (по сравнению с другими цивилизациями древнего мира и даже США XVIII–XIX веков), умирала она долго (почти 600 лет), и умерла от хронической болезни без помощи «орд» германцев, которые не вызвали смерть, а лишь с некоторым удивлением ее констатировали (известно, что они даже пытались поначалу чеканить римские монеты, не понимая, что Рима больше нет). Диагноз — вызванный классическим ресурсным проклятьем паталогический торговый дисбаланс, с присоединившимся избыточным регулированием, налогообложением (повлекшим вымывание среднего класса) и инфляцией на фоне внутреннего падения производства. Мелкие на первый взгляд, тактически выгодные, но стратегически провальные ходы, делавшиеся великими политиками республики, а потом — империи (братьями Гракхами, Марием, Августом, Тиберием, Нероном, Диоклетианом, Константином), построили ресурсозависимое общество с дистрибутивной экономикой — великое, но обреченное на саморазрушение государство, гибель которого, конечно, была трагическим событием в глазах историков, но, очевидно, облегчением для его граждан.
Послесловие: «Гуманное рабство»
А вот рабы, как уже сказано, не были значительным ресурсом в римской экономике — пока оставались рабами. Рабство в Риме кардинально отличалось от греческого, и еще разительнее — от американского: оно считалось формой юридического, а не социального состояния человека, соответственно, рабы не формировали особую категорию граждан (низшую касту). Обучение рабов грамоте, ремеслу и бизнесу было тотальным явлением (в США обучение рабов грамоте еще в XIX веке каралось как преступление). Рабство носило «открытый» характер: в среднем 2% рабов в год получали свободу (в США — лишь 0,04% в год), соглашение между рабом и хозяином об условиях освобождения (как правило, речь шла о качестве работы и сроках, или о цене выкупа, которую раб имел право заработать), как и личное имущество и сбережения раба, были в порядке вещей и защищались законодательно. Вольноотпущенники были полноценными гражданами Рима, брак вольноотпущенника и свободного изначально римлянина был частым явлением.
В некотором (извращенном для нас, но, как свидетельствуют отдельные источники, понятном для современников) смысле рабство было для неграждан путем к получению римского гражданства (не менее ценного, чем сегодня — американское), а для граждан — способом вырваться из нищеты, получить образование и начальный капитал: продажи себя в рабство как негражданами, так и гражданами Рима происходили постоянно и носили массовый характер. Подобные «схемы», равно как и резкий рост стоимости рабов в периоды без масштабных завоеваний, не раз приводили к законодательным инициативам, направленным на ограничение возможности их освобождения; самыми яркими примерами были законы 2 года до н. э. и 4 года н. э. Однако против экономики пойти сложно — объемы отпуска на волю не уменьшались, а количество рабов сокращалось. В итоге именно вольноотпущенники и их дети были экономически значимой социальной стратой, но не рабы. Интересно, что даже самый известный литературный герой, «живший» в I веке н. э. (Тримальхион из «Сатирикона»), был вольноотпущенником.
Наемный труд, напротив, был широко распространен в Риме как минимум со времен поздней республики. Рабы никогда не составляли более 20% населения Римской империи (при этом в самом городе Риме их было до 40% — это дает представление о том, сколько рабов реально занималось производством, в том числе сельскохозяйственным, и сколько — сферой услуг). Во времена ранней республики их было еще значительно меньше; в середине I века до н. э. их стало опять в разы меньше — после утверждения бесплатных раздач зерна множество рабов было формально отпущено на свободу, чтобы они могли «квалифицироваться» для получения анноны; их стало еще существенно меньше во времена поздней империи (не позднее чем во времена Клавдия и Домициана), когда себестоимость раба бесповоротно стала выше, чем наемного работника . Причиной этого было окончание периода завоеваний и, соответственно, отсутствие «поставок» новых рабов, наряду с, как сказано выше, «временностью» рабства и редким рождением в неволе.
Как это ни странно звучит, Рим был менее рабовладельческим государством, чем Оттоманская империя, Европа, Русь X–XII веков и даже США до Гражданской войны. Рим (в отличие от Египта Птолемеев) также был совсем не социалистическим государством — с частной собственностью на землю, низким уровнем регулирования экономики и развитым финансовым сектором. Точнее всего было бы (со всеми соответствующими оговорками) назвать Рим «пострабовладельческим» обществом, со всеми элементами первобытного капитализма, кроме, возможно, системы технологического разделения труда в промышленности. И преобразование Рима в финансовый и торговый центр мира, ставшее причиной его гибели, должно послужить уроком всем, кто думает, что инновации и технологии как-то отличаются от нефти в части экономической эффективности: дисбаланс никогда не кончается хорошо, на чем бы он ни был основан.
Андрей Мовчан