Он почувствовал, что я боюсь. Ему не пришло в голову, что я боюсь за него. Он решил, что я просто боюсь. Сам по себе. Зрачки насмешливо сузились и заблестели сильней.
Я неожиданно почувствовал, где начинается небо. Не на гребне крыши и не в синих струях, по которым плывут облака. Оно берет начало совсем близко от земли — на первом этаже или на уровне плеча. Начинается в бесстрашном сердце и простирается до тучи или до звезд, смотря куда его поднимет сердце.
Я встретил его после дождя на асфальте. Он шел прихрамывая, и на коленке у него была ссадина, запекшаяся, как сургучная печать. Плоские, стоптанные сандалии были похожи на черепах. В руке он держал веревку, к которой была привязана серая тряпка. Тряпка волочилась по мокрому асфальту, и невозможно было догадаться, для чего она предназначена.
— Что это у тебя за тряпка? — спросил я, шагая рядом с мальчиком.
— Это не тряпка, — отозвался низкий голос. — Это парашют.
— Парашют?
Теперь я разглядел, что серая тряпка была маленьким куполом, а веревка оказалась стропами, скрученными жгутом. Я спросил мальчика:
— Почему ты тащишь его по мокроте?
— Так... — пробурчал он и поднял глаза.
Большие темные зрачки уставились на меня. Они излучали незамутненный блеск, какой после дождя появляется у листьев, у крыш, у дороги. Белков почти не было видно — одни зрачки. Они изучали меня.
— Ты его с крыши сбрасывал? — И я кивнул на забрызганный грязью мокрый парашют.
— Нет, из окна.
— А груз какой был?
— Груз? — Он с недоумением посмотрел на меня. — Я сам... прыгал.
— Парашют-то мал для тебя.
— А где я возьму большой? — Теперь он смотрел на меня насмешливо, как на несмышленыша. — За простыню всыплют по первое число. Мне и за наволочку всыпали...
Я обратил внимание, что по краям купола болтаются завязки, мокрые и тонкие. Парашют и в самом деле был сделан из наволочки и когда-то был белым. Мальчик поймал мой критический взгляд.
— Можно и с маленьким прыгать... если небо, — сказал он в защиту своего парашюта.
— Если небо? — переспросил я.
— Я ведь прыгал с первого этажа, там неба нет, — пояснил мальчик.
— А на пятом этаже есть небо?
— Я не прыгал с пятого этажа... пока.
Я покосился на коленку с алой сургучной печатью и ощутил жутковатый холодок, который бывает, когда стоишь у края пропасти или у перил высокого моста. Я потер затылок рукой и тут же поймал на себе взгляд больших темных зрачков.
— А ты никогда не прыгал с парашютом? — спросил он меня, как равного.
— Нет, — как равный, ответил я и почувствовал что-то вроде стыда перед маленьким спутником. И, чтобы окончательно не пасть в его глазах, сказал: — В твои годы прыгал... с зонтиком.
— Пробовал, — понимающе кивнул мальчик. — Зонтик наизнанку вывернулся.
Я вспомнил, что мой прыжок с зонтиком закончился так же, и про себя обрадовался:
— Вот-вот! Мне еще влетело за зонтик.
— Так ведь за все влетает, — сказал мальчик и зашаркал сандалиями по асфальту.
Некоторое время мы шли молча. Я ощущал превосходство маленького парашютиста и старался понять, откуда оно берется. Может быть, сила этого малыша в том, что он свободен от множества страхов, которые с годами приходят к взрослым людям? Вероятно, я шел слишком быстро, потому что услышал за спиной знакомый низкий голос:
— Не беги.
— Ноге больно?
— Нет, сандалины спадают.
Я оглянулся. Он стоял на асфальте и прижимал к себе мокрую плоскую сандалию. В руках у мальчика она еще больше напоминала панцирь черепахи.
— Надень, — сказал я.
— Лучше так, — отозвался мальчик и снял вторую.
Из-за редких, выдохшихся туч выглянуло солнце. Оно крепко припекало, и над асфальтом появился теплый голубоватый пар. Наверное, очень приятно ходить босиком по теплому асфальту, от которого идет пар. Наволочный парашют по-прежнему тащился за моим маленьким спутником.
— Что думаешь делать? — Я кивнул на парашют.
— Еще прыгну... Только он не действует без неба.
— А где начинается небо?
Он ничего не ответил. Задрал голову и посмотрел ввысь. Небо было глубоким и синим. Оно струилось, и обрывки туч плыли быстро, как по течению. Мальчик проводил глазами тучи, и его взгляд скользнул по макушкам высоких сосен, по конькам крыш. Взгляд опускался все ниже, ниже и останавливался на маленьком парашюте.
Мальчик наклонился и поднял с земли забрызганный грязью купол. Он скрутил его, и на асфальт потекли мутные струйки воды. Он выжимал парашют, как выжимают рубаху или трусы. Потом перебросил его через плечо. Этот жест означал, что не все потеряно, что парашют, сделанный из наволочки, может еще пригодиться.
— Пока, — сказал он и быстро зашагал обратно.
У него был такой решительный вид, что я забеспокоился, не заберется ли он на высокую крышу и не сиганет ли вниз, чтобы еще раз испытать парашют, который действует только в небе?
— Постой! — крикнул я.
Он нехотя остановился.
— Ты куда?
Он уловил в моем голосе тревогу, но продолжал держать себя независимо:
— Некогда мне. Меня Игорек ждет.
— А прыгать не будешь... с крыши?
— Парашют мокрый.
Он почувствовал, что я боюсь. Ему не пришло в голову, что я боюсь за него. Он решил, что я просто боюсь. Сам по себе. Зрачки насмешливо сузились и заблестели сильней.
Я неожиданно почувствовал, где начинается небо. Не на гребне крыши и не в синих струях, по которым плывут облака. Оно берет начало совсем близко от земли — на первом этаже или на уровне плеча. Начинается в бесстрашном сердце и простирается до тучи или до звезд, смотря куда его поднимет сердце.
— Игорек ждет. Я пойду. Ладно?
Он нетерпеливо почесывал коленку и прижимал локтем сандалины.
Я кивнул головой. Он быстро зашагал по пятнистому, просыхающему асфальту, над которым дрожал голубоватый пар. Я молча пошел следом за ним, чтобы лучше запомнить, где начинается небо.
Юрий ЯКОВЛЕВ
Где начинается небо
Где начинается небо